С давних пор псковичи занимались
промыслом снетка-мелкой вкусной рыбки.
Еще до ледостава талабские рыбаки темной ночью сумели доставить в
осажденный Псков запасы снетков. Правда, несколько лодок, груженных этой
рыбой, досталось врагам. Панам сильно понравился снеток и, по приказу
короля, на Талабские острова послали сотню гусар князя Пронского. Прошло
много времени, но о гусарах не было ни слуху, ни духу: талабские рыбаки
уничтожили их всех до одного.
Опасения внушал и Псково-Печерский монастырь, осажденный немецкими
рыцарями и двумя польскими хоругвями, во главе которых были надменный
Фаренсбек и Вильгельм Кетлер, племянник курляндского герцога. Крестьяне,
укрывшиеся за стенами обители, и иноки причинили много бед польским
наемникам и о сдаче не думали...
Голод давал себя чувствовать все сильней. Паны пожелали вернуться
домой в свои поместья и фольварки. Литовцы тоже собирались уходить.
Наемники требовали жалованье.
Король выступил перед ними с пышной речью. Одетый в малиновый контуш,
в меховую мантию, при сабле, рукоять которой сияла драгоценными камнями,
он поднялся на возвышение и сказал:
- Слуги мои! Я возлагаю надежду на всемогущего бога в том, что город
этот, если мы останемся непоколебимы, предастся нашей власти. Всего
населения, передавали нам, в городе сто тысяч; они уже восемь недель
находятся в осаде; полагая на это время бочку хлеба на каждого, - вот уже
есть сто тысяч бочек; если мы простоим еще восемь недель, тогда они должны
будут истребить столько же; но невероятно, чтобы было так много запасов...
Паны молчали, боясь потерять королевские милости, литовцы же грубо
перебили Батория:
- Только две недели терпим, а потом уйдем из этого проклятого места.
- Панове, вскоре все будут сыты! - уверенно продолжал король. - Мы
займем окружные города и станем на зимние квартиры. Нам известно, что
вокруг Руссы и Порхова много больших деревень, и в каждой можно найти кров
и пищу для тысячи жолнеров. Там такие высокие скирды ржи, ячменя и овса
наметаны, что человек едва может перебросить через них камень...
"То басенки для малых хлопчиков!" - ехидно подумал ксендз
Пиотровский. Его худое чисто выбритое лицо с серыми хитрыми глазками
склонилось смиренно долу. Он прижал руки к груди и со вздохом сказал
вслух:
- Дай же, боже, нам эту удачу!..
Однако в удачу больше никто не верил. Народная война, как пламя,
разрасталась. Дерзкие русские мужики не только не хотели кормить поляков,
но сами отбивали у них обозы с продовольствием. Они охотились за каждым
иноземцем, многие королевские курьеры, не говоря уж о простых жолнерах,
бесследно исчезали в пути.
У Старицы, за Тверью, расположилась трехсоттысячная русская армия,
ждавшая царского приказа. Но Грозный медлил, считая не все готовым к
походу. В большом раздражении он ходил по хоромам Александровской слободы,
и все боялись к нему подступиться.
Неуверенно повел себя и князь Голицын, который с сорокатысячным
войском должен был оборонять Новгород. Когда поляки были еще сильны, один
отряд их напал на Руссу. Вместо того, чтобы помочь городу, князь Голицын
до того перепугался, что без всякого основания пожег новгородские посады и
укрылся в кремле.
Тем временем в лагерь Баторияя прибыл папский посол, иезуит
Поссевино. Хитрый, пронырливый посол решил обойти русских. Девятого
октября он прислал своего гонца в Алексаандровскую слободу. Начались
осторожные переговоры о мире. Поссевино сообщил Грозному невероятные вести
о состоянии дел. Напуганный царь готов был пойти на уступки. Он не знал,
что делалось в Пскове. В Александровской слободе об этом имели смутное
представление. Гонцы, пытавшиеся выбраться из Пскова, попадали в руки
польских разъездов. Повезло лишь одному: простой псковский трудяга Иван
Чижва с большими трудностями пробрался сквозь вражеский стан и дошел до
Москвы. Мало этого, он добился, чтобы его представили царю, которому и
рассказал всю правду о Пскове. Случилось это до принятия папского посла
Поссевино. Притихший Грозный внимательно выслушал рассказ Чижвы.
- Как же ты выбрался из крепости? - глухо спросил его царь.
- На вервии спустили за стену. В запсковье стояла ночь претемная,
государь. Ползком, все ползком, от куста к кусту, до темного леса
добрался. На пастбище под Ганькиным сельбищем набрел я на польского коня,
вскочил на серого, и был таков!
- Ловок! - похвалил Грозный. - Что в Пскове?
- Ни глад, ни ляшские хитрости, ни мор, ни пушки не сломили нашего
города! - с гордостью ответил рыбак Чижва и бросился в ноги царю: -
Выстоим, государь, но каждодневно мрут люди от глада и мора. Зелейные
погреба еще не истощились, но ядер нехватка. Колокола и обшивку куполов
поснимали-металл надобен. Смилуйся, государь, помоги! Ведомо, в
королевском лагере расстройство, наемники разбегаются, нечем платить им.
Сейм отказал Баторию в деньгах. Приспела пора нашему войску ударить по
ляхам!
- Ну, это не твоего ума дело! - отрезал царь. - Иди, ты больше мне не
надобен...
Шатаясь от усталости и обиды, Иван Чижды вышел из дворца, добрался до
Москвы и долго бродил "меж двор", гонимый нуждой.
Зато, когда прибыл гонец Поссевино, царь собрал боярскую думу и долго
думал, что отдать Баторию, чтобы склонить на мир. Зачли переведенное
письмо иезуита, и Грозный, доверяя ему, очарованный лестью, готов был
уступить много русских волостей, захваченных Баторием, мечтая сохранить за
собой лишь Юрьев и несколько ливонских городов и замков...
Началась деятельная дипломатическая переписка. Гонец Захар Болтин
прибыл в баториев лагерь с письмом царя к королю и Поссевино.
Хотя Болтина и держали под строгой охраной, но он был умен и толков,
и через стражу разведал положение в лагере врага. В своем челобитии царю
он писал: "А наемные те люди хотят идти прочь, а иные да и отошли, а се да
от стужи и голоду, а говорят то, что они стоят под городом четырнадцать
недель, а ничего городу не сделают, а хотя де стоят под городом три годы,
оно де города не взять..."
Грозный не придал значения сообщению Болтина. Исхудалый, с
обезумевшими очами, он ходил по обширному дворцу и стонал от душевных мук.
Перед тем, девятнадцатого ноября, в Александровской слободе свершилось
чудовищное убийство: в припадке гнева царь острым железным жезлом
размозжил голову своему сыну, царевичу Ивану, и тот, после долгих и
тяжелых мук скончался. Трудно было говорить с исступленным государем, лицо
которого то и дело передергивалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
промыслом снетка-мелкой вкусной рыбки.
Еще до ледостава талабские рыбаки темной ночью сумели доставить в
осажденный Псков запасы снетков. Правда, несколько лодок, груженных этой
рыбой, досталось врагам. Панам сильно понравился снеток и, по приказу
короля, на Талабские острова послали сотню гусар князя Пронского. Прошло
много времени, но о гусарах не было ни слуху, ни духу: талабские рыбаки
уничтожили их всех до одного.
Опасения внушал и Псково-Печерский монастырь, осажденный немецкими
рыцарями и двумя польскими хоругвями, во главе которых были надменный
Фаренсбек и Вильгельм Кетлер, племянник курляндского герцога. Крестьяне,
укрывшиеся за стенами обители, и иноки причинили много бед польским
наемникам и о сдаче не думали...
Голод давал себя чувствовать все сильней. Паны пожелали вернуться
домой в свои поместья и фольварки. Литовцы тоже собирались уходить.
Наемники требовали жалованье.
Король выступил перед ними с пышной речью. Одетый в малиновый контуш,
в меховую мантию, при сабле, рукоять которой сияла драгоценными камнями,
он поднялся на возвышение и сказал:
- Слуги мои! Я возлагаю надежду на всемогущего бога в том, что город
этот, если мы останемся непоколебимы, предастся нашей власти. Всего
населения, передавали нам, в городе сто тысяч; они уже восемь недель
находятся в осаде; полагая на это время бочку хлеба на каждого, - вот уже
есть сто тысяч бочек; если мы простоим еще восемь недель, тогда они должны
будут истребить столько же; но невероятно, чтобы было так много запасов...
Паны молчали, боясь потерять королевские милости, литовцы же грубо
перебили Батория:
- Только две недели терпим, а потом уйдем из этого проклятого места.
- Панове, вскоре все будут сыты! - уверенно продолжал король. - Мы
займем окружные города и станем на зимние квартиры. Нам известно, что
вокруг Руссы и Порхова много больших деревень, и в каждой можно найти кров
и пищу для тысячи жолнеров. Там такие высокие скирды ржи, ячменя и овса
наметаны, что человек едва может перебросить через них камень...
"То басенки для малых хлопчиков!" - ехидно подумал ксендз
Пиотровский. Его худое чисто выбритое лицо с серыми хитрыми глазками
склонилось смиренно долу. Он прижал руки к груди и со вздохом сказал
вслух:
- Дай же, боже, нам эту удачу!..
Однако в удачу больше никто не верил. Народная война, как пламя,
разрасталась. Дерзкие русские мужики не только не хотели кормить поляков,
но сами отбивали у них обозы с продовольствием. Они охотились за каждым
иноземцем, многие королевские курьеры, не говоря уж о простых жолнерах,
бесследно исчезали в пути.
У Старицы, за Тверью, расположилась трехсоттысячная русская армия,
ждавшая царского приказа. Но Грозный медлил, считая не все готовым к
походу. В большом раздражении он ходил по хоромам Александровской слободы,
и все боялись к нему подступиться.
Неуверенно повел себя и князь Голицын, который с сорокатысячным
войском должен был оборонять Новгород. Когда поляки были еще сильны, один
отряд их напал на Руссу. Вместо того, чтобы помочь городу, князь Голицын
до того перепугался, что без всякого основания пожег новгородские посады и
укрылся в кремле.
Тем временем в лагерь Баторияя прибыл папский посол, иезуит
Поссевино. Хитрый, пронырливый посол решил обойти русских. Девятого
октября он прислал своего гонца в Алексаандровскую слободу. Начались
осторожные переговоры о мире. Поссевино сообщил Грозному невероятные вести
о состоянии дел. Напуганный царь готов был пойти на уступки. Он не знал,
что делалось в Пскове. В Александровской слободе об этом имели смутное
представление. Гонцы, пытавшиеся выбраться из Пскова, попадали в руки
польских разъездов. Повезло лишь одному: простой псковский трудяга Иван
Чижва с большими трудностями пробрался сквозь вражеский стан и дошел до
Москвы. Мало этого, он добился, чтобы его представили царю, которому и
рассказал всю правду о Пскове. Случилось это до принятия папского посла
Поссевино. Притихший Грозный внимательно выслушал рассказ Чижвы.
- Как же ты выбрался из крепости? - глухо спросил его царь.
- На вервии спустили за стену. В запсковье стояла ночь претемная,
государь. Ползком, все ползком, от куста к кусту, до темного леса
добрался. На пастбище под Ганькиным сельбищем набрел я на польского коня,
вскочил на серого, и был таков!
- Ловок! - похвалил Грозный. - Что в Пскове?
- Ни глад, ни ляшские хитрости, ни мор, ни пушки не сломили нашего
города! - с гордостью ответил рыбак Чижва и бросился в ноги царю: -
Выстоим, государь, но каждодневно мрут люди от глада и мора. Зелейные
погреба еще не истощились, но ядер нехватка. Колокола и обшивку куполов
поснимали-металл надобен. Смилуйся, государь, помоги! Ведомо, в
королевском лагере расстройство, наемники разбегаются, нечем платить им.
Сейм отказал Баторию в деньгах. Приспела пора нашему войску ударить по
ляхам!
- Ну, это не твоего ума дело! - отрезал царь. - Иди, ты больше мне не
надобен...
Шатаясь от усталости и обиды, Иван Чижды вышел из дворца, добрался до
Москвы и долго бродил "меж двор", гонимый нуждой.
Зато, когда прибыл гонец Поссевино, царь собрал боярскую думу и долго
думал, что отдать Баторию, чтобы склонить на мир. Зачли переведенное
письмо иезуита, и Грозный, доверяя ему, очарованный лестью, готов был
уступить много русских волостей, захваченных Баторием, мечтая сохранить за
собой лишь Юрьев и несколько ливонских городов и замков...
Началась деятельная дипломатическая переписка. Гонец Захар Болтин
прибыл в баториев лагерь с письмом царя к королю и Поссевино.
Хотя Болтина и держали под строгой охраной, но он был умен и толков,
и через стражу разведал положение в лагере врага. В своем челобитии царю
он писал: "А наемные те люди хотят идти прочь, а иные да и отошли, а се да
от стужи и голоду, а говорят то, что они стоят под городом четырнадцать
недель, а ничего городу не сделают, а хотя де стоят под городом три годы,
оно де города не взять..."
Грозный не придал значения сообщению Болтина. Исхудалый, с
обезумевшими очами, он ходил по обширному дворцу и стонал от душевных мук.
Перед тем, девятнадцатого ноября, в Александровской слободе свершилось
чудовищное убийство: в припадке гнева царь острым железным жезлом
размозжил голову своему сыну, царевичу Ивану, и тот, после долгих и
тяжелых мук скончался. Трудно было говорить с исступленным государем, лицо
которого то и дело передергивалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264