Телохранители и приближенные Кучума закричали в страхе:
- Русские добираются сюда, бежим, пресветлый хан.
- Трусы! - разгневался хан. - Как смеете говорить об этом, когда я
слышу голоса только трех! Прежде чем сядете в седла, я посажу каждого из
вас на кол!
Взбешенный Кучум сжимал плеть. Минута, - и от начнет стегать всех,
кто подвернется под руку. К счастью для мурзаков, шум на гребне завала
смолк, - телохранители хана столкнули храбрецов с крутой вершины.
Однако на смену им, прыгая через водомоины и коряги, спешили другие.
Впереди всех бежал маленький, черномазый казак-провора и, вертясь бесом,
кричал с задором:
- Давай Кучума! Давай Сибирь!
Что за бесстрашная сила билась с войском Кучума! Горстка, - а не
свалить в Иртыш. До ханского уха все чаще доносились зловещие возгласы:
- В Искер, браты! В Искер!
Не далеко от хана, в углу шатра, невнятно шептал молитвы старый сеид
в белой чалме. Кучум полузакрыл глаза. Ему хотелось выть от лютой злости,
но, стиснув зубы, он молчал.
Старый сеид безмолвно смотрел на желтое лицо хана, на всю его фигуру,
похожую на высохший ковыль. "Скоро может свершиться то, что положено
аллахом, - покачивая головой, горестно думал старец. - Наступит час, когда
казаки ворвутся сюда на холм, а хан недвижим и спокоен. О, аллах, дай ему
силу! - падая ниц, со страстью прошептал сеид. - Пошли ему счастье и в
этот раз! Этот человек не знает страха и жалости. Он велик не только у
себя в шатре, но останется таким и в несчастье..."
Кучум чутко прислушивался к шуму битвы. Никогда он так не ждал врага,
как в эти дни. Сердце его запеклось от нетерпения и гнева. За рвами, за
окопами и засеками шевелилось многотысячное войско, пуская рои стрел,
двигаясь по берегу. Никогда прежде он не собирал столько воинов. Хан не
утерпел, вскочил и быстро вышел из шатра. За ним устремилась свита.
Схватив за удила своего аргамака, Кучум пытался вскочить в седло. Вот меч,
- сколько им срублено голов! Он и сейчас обнажит его и бросится в сечь. Но
хану не дали умчать в поле.
- Ты один у нас и твоя сила в мудрости, - льстиво уговаривал его
Карача. - Взгляни только, что делается.
Кучум и думчий стояли у шатра, на кургане, а внизу под ними клокотала
страшная битва. Воины сходились грудь с грудью и бились насмерть. В густой
кипучей толпе в синем дыму хан угадал своего любимца Маметкула.
- Где мои сыновья? - взволновано спросил хан.
- Они там, где все татары. Твои сыновья храбры, всемогущий
повелитель, - сгибаясь, успокоил Карача.
- На что их храбрость, и без них сражаются тысячи татар. Вернуть
Алея, вернуть других! - сердито приказал Кучум и усталой подступью ушел в
шатер.
Сеид в белой чалме попрежнему молился в уголку. Проходили минуты,
часы, солнце по-осеннему рано склонилось к западу, а гул не затихал. Крики
казаков раздавались совсем близко...
Ночь прекратила сечу. На высоком берегу Иртыша трепетными огоньками
зажглись тысячи костров.
- Хвала аллаху! - вознес руки сеид. Они не добрались сюда. Я вижу,
русские под яром сложат свои кости: так писано в книге Судеб.
Сцепив на животе руки, хан дремал. Сеид с надеждой посматривал на
Кучума: "Кто его знает? Он безмолвствует и сидит, закрыв очи, а сам, как
старый коршун может быть все видит и все слышит и готовится к расправе над
неверными".
Сеча прекратилась, но тревоги и ратные труды не окончились с
наступлением тьмы. Ермак вызвал пушкарей и велел сгружать пушки. Перед ним
стоял сильный, но сморенный долгим тяжким боем казак.
- Петро, ты отменный пушкарь, - сказал атаман. - Ставь пушки на
колеса и тащи в обход, за Чувашью гору. Оттуда по зову рожка бей по
басурманам!
- Тяжело, батько, с голубками нашими пересечь овраги и мхи, но будет
так, как велено, - ответил суровый пушкарь. Ермак мельком взглянул на его
цепкие жилистые руки. "Этакими он всю землицу сибирскую перероет, а пушки
доставит!" - с верой, что приказ будет исполнен, подумал атаман.
- Торопись, Петро!
В черном небе ярко пылали крупные звезды, серебристой пылью из
далеких небесных глубин искрилась звездная дорога. На ярах трепетало пламя
татарских костров, от которых во мрак торопились рои быстрых искр.
Ермак прислушивался к ночному шуму. На невидимых дорогах слышался
беспрерывный гул голосов. С холма неслись отрывистые звуки чонгура: у
близкого костра заунывным голосом татарин пел сказание о древних степных
батырях.
С высоких обрывов поминутно сыпались комья глины, изредка прилетала
шальная стрела. Но больше всего казакам досаждали злые усмешки, которыми
их донимали задиристые уланы Маметкула. Они "висели" над яром и с издевкой
кричали по-татарски:
- Эй, урус, помирать пришел? Поможем!
- Завтра голова вашего батыря потащится в пыли за хвостом кобылицы!
- Свинопасы!
- Кучум потопчет вас, как саранчу!
- Хо! Вы завтра не успеете... - начал кто-то голосисто, но тугим
кулем упал с яра, снятый пищальником.
- Угомонился, леший! - с презрением ткнул сапогом в труп стрелок.
- В Иртыш его, пусть не смердит тут! - закричал другой. Тело подняли
и, раскачав, бросили в темные быстрые воды.
- К аллаху заторопился на казаков жаловаться, - пошутил пищальник.
Ермак сидел у костра. Иртышский пронизывающий ветер холодил кольчугу,
пробирая до костей. Мысли у атамана ясные, решительные. Думал он: "Как
холопская сермяга латана тряпьем, так и войско кучумовское лоскутное. Надо
его рвать по частям!" Он вспомнил о проводнике вогуле и позвал его.
Хантазей стоял перед ним, маленький, похудевший, лицо запеклось от
солнца, ветров, комарья. В живых глазах, однако, светлая радость.
- Вспомнил, батырь, - улыбаясь, проговорил он. - Что делать надо?
Скажи-и.
Ермак взглядом обласкал вогула:
- Слава господу, жив человек, - добрел-таки с нами сюда. Много
доброго ты сделал для нас, Хантазей, - начал Ермак, - а ноне предстоит еще
одно.
- Говори, батырь, все сделаю! - отозвался вогул. - У меня нож
острый...
Ермак улыбнулся в бороду:
- Одним ножом да копьем иль рогатиной не всегда возьмешь, друг. Есть
оружие и посильнее, - атаман многозначительно посмотрел на проводника. -
Наше оружие - правда! Вот ты вогулич, а с нами идешь. У Кучума тож
вогуличи и остяки. За что они пришли свои головы класть тут?
Хантазей помрачнел:
- Им хан бедой пригрозил, вот и присли.
- То-то и оно! А ты поди и скажи своим, что пусть идут по стойбищам.
Мы их не тронем. Русь даст им облегченье от тягот. Русские почитают их
труд, потому как сами великим потом хлеб добывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264