- Ну-ну, Власий, смолчал бы, бога ради. Всякое бывает, - сдержанно
подтвердил он. - Наше дело холопье... Сколько души не вкладывай, одна
почесть... И огрехи, конечно, бывают... - Мастер вдруг озлился: - Сколько
раз тебе, Влас, толкую - не болтай, и плетей будет помене!
Он замолк и отвлекся на литье.
Скоро ослепительный свет стал гаснуть, померкли сияющие звездочки на
раскаленной поверхности, и металл приобрел ровный вишневый цвет. Лицо
Чохова, озаренное отсветом стынушего металла, порозовело.
Внезапно мастер подошел к Иванке и спросил:
- Из приказных?
- Куда мне в приказные, не с моей душой сидеть в мурье, - смеясь
ответил Кольцо. - Казаки мы. Из Сибири прибыли!..
Мастер на мгновение онемел, в изумлении разглядывая атамана.
- Так вот ты какой! - восхищенно сказал он. - А Ермак Тимофеевич?
- Он посильнее меня, да разудалее. И ума-палата! - Для пущего веса
последних слов Кольцо нахмурил брови.
- Ах ты, какой ноне праздник у нас! - вскрикнул Чохов. - Литцы, вот
они - сибирцы!..
Со всех углов литейного амбара сошлись работные и окружили казаков.
- Любо нам, молодцы, увидеть вас! - искренне признался корявый литец,
с обоженной клочковатой бороденкой. - Спасибо, - не погнушались, заехали.
- Погоди! - перебил Чохов и бросился в угол, гда стояла укладка. Он
распахнул ее и вынул что-то обернутое в ряднину. Бережно развернул холст,
и в руках его оказалась превосходной работы пищаль. Чохов повернул ее так,
что блеснули золотые насечки. Влюбленными глазами мастер обласкал оружие,
встряхнул головой и решительно протянул пищаль атаману. - Возьми и передай
от нас Ермаку Тимофеевичу. Бери, бери...
Иванко бережно рассматривал дар, глаза его заволокло туманом... Литец
продолжал:
- Скажи ему, что робим мы одно с вами дело. И то, что добыли казаки,
во веки веков в память ляжет.
Слова мастера работные встретили одобрительным гулом.
- По Москве у нас гудошники ужотка песни поют про сибирцев... -
гулким басом сказал один из них.
Кольцо прижал пищаль к груди, поклонился низко и сказал в ответ
только одно слово: "Спасибо". Больше сказать ничего он не мог - такое
глубокое волнение охватило его.
Во дворе оружничий оповестил казаков:
- Наказано великим государем везти вас на поле и показать пушечную
стрельбу. В Кремле поджидают вас.
- Айда-те! - скомандовал Иванко и ввалился в сани.
Казаки подоспели во-время. Из Кремля показался длинный поезд из
крытых боярских возков, обделанных тиснеными кожами. Впереди рядами
выступали несколько тысяч пищальников в алых кафтанах. У каждого на левом
плече длинная пищаль, а в правой руке-фитиль. Среди бояр на белоснежном
жеребце ехал царь, облаченный в парадные одежды. Голову царя покрывала
бобровая шапка, красный верх которой был расшит жемчугом и самоцветами.
Толпы народа теснились вдоль улицы. Глашатаи на рысистых конях, с бичами в
руках, расчищали проезд.
Иван Васильевич кланялся народу, который жался к заборам, лепился на
крышах, воротах и выглядывал из калиток.
Лихой окольничий на рыжем коне, завидя казаков, пристроил их к
боярам. Через Москву двигались медленно. Зимнее солнце то вспыхивало
пожаром на слюдяных окнах, то искрилось синеватыми огоньками на алебардах,
кольчугах и шлемах.
Вот и широкое ровное поле, сверкающее снежной парчой, опоясанное
вдали темным ельником. Впереди темнели высокие деревянные срубы, набитые
доверху землей и камнями. У края поля тянулись невысокие подмостки, перед
которыми наставлены ледяные глыбы.
Царь взобрался на возвышение, уселся в кресло. Пищальники той порой
заняли высокие подмостки. Грозный взмахнул платком, и разом заныли пули.
От льда полетели со звоном осколки. Пороховой дым потянулся над полем.
Пищальники стреляли метко и дружно.
Кольцо не устоял на месте. Ему самому хотелось показать сноровку.
Видя довольное, разрумяненное морозом, лицо царя, он смело подошел к
возвышению и поклонился Ивану Васильевичу:
- Дозволь, батюшка государь, и мне показать удаль?
Царь благосклонно кивнул головой. Казак легко взбежал на подмостки и,
припав на колени, с хода стрельнул из пищали по ледяной глыбе. Синие
искорки брызнули из под пули, глыба раскололась звонко и, сверкнув
зелеными гранями, распалась на кусочки.
Грозный улыбнулся и сказал окольничему:
- Добрый стрелок. Вон кол вбит, пусть шапку накинут...
Только шапка замаячила вдали, Кольцо вскинул пищаль и стрельнул по
цели. Подбежал стрелецкий голова и крякнул от одобрения:
- В самый лоб. Молодчага!
Над полем поднялся серый копчик (кто пустил его так и не узнали
послы); не успел он забраться ввысь, как взмахнул крыльями и кувырком
полетел на снежное поле. Царь подозвал атамана и, глядя на его стройный
стан и широкие плечи, завистливо сказал:
- Поди одних со мной годков, а проворство юности. Тебя бы в
сокольничьи, да в Сибири такой надобен. На, возьми, казак, второй мой
перстень! - он снял с руки золотое кольцо с бирюзовым камнем и вручил
Иванке...
Смотр на стрельбище продолжался. Сильные вороные кони, храпя и
развевая по ветру гривами, вытащили пушки на больших колесах. Казаки
ахнули, - таких орудий им не довелось еще видеть. Среди них выделялись
пушки-сокольники, пушки-волкометки и пушки-змеи. Многие на лафетах,
изукрашенных позолотой. И каждая пушка имела свое имя, вылитое из бронзы:
Ехидна, Девка, Соловей, Барс.
Кольцо очарованно глядел на быстрые и точные приготовления пушкарей.
- Такую рать да батьке Ермаку, - с завистью подумал он. - Всю землю
сибирскую прошли бы, до самого моря!
Раздался рев орудий. Ядра с грохотом ударились в срубы, разнося их в
щепы. Глыбы земли, перемешанной со снегом, поднялись вверх и рассыпались
черной тучей...
Долго длился пробный огневой бой. Когда затих грохот и пушки увезли,
на поле с гортанными криками, хмарой вымчали всадники в малахаях.
Изогнувшись в низких седлах, желтоскулые, сверкая зубами, они неслись в
быстром намете, размахивая кривыми саблями. На боку у всех саадаки, за
плечами луки.
- Татары! - ахнул Иванко. - Гляди, братцы, ордынцы на послугах у
русского царя. Всякую силу Москва себе приспособила, - тем и могуча!..
И другие полки прошли через поле с музыкой и развернутыми знаменами,
которые полоскались на упругом ветре. Каждый стрелецкий полк уже издали
различался цветом кафтанов. Казалось, широкий оснеженный простор вдруг
зацвел, словно вешняя луговина, веселой пестрядью: и алым, и травяным, и
брусничным, и луковым цветом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264