И впервые за всю совместную жизнь с ним подметили казаки слезы в
глазах своего атамана.
3
Погибли самые храбрые и отважные казаки, полегли костьми от вражьего
коварства самые близкие и верные друзья Ермака. На сердце его лежала
неизбывная тоска, глаза помутнели от горя. Жаль боевых товарищей, но еще
горше на душе, что воспрянул враг и норовит извести казачий корень. Все
напасти сразу пришли в Искер-Сибирь. Зима в этот год пришла рано, лютая и
морозная; глубоко легли снега. Одна радость выпала до ледостава, да и та
оказалась призрачной, обманчивой. С последней осенней водой по Иртышу
прибыли в Сибирь струги князя Болховского. Только они стали на приколе,
тут и ударил мороз.
Когда со стругов сходили стрельцы, сколько было светлой радости! На
берег вышли все казаки: играли на рожках, дудели в сопилки, били в медные
литавры и кричали от всего сердца, от всей души. Обнимались и целовались
ратники. Князь Болховской - высокий, одутловатый, с редкой, с проседью,
бороденкой, важно сошел со струга. Его поддерживали под руки два челядина.
Взглянул Ермак на прибывающего воеводу и ахнул: узнал. Куда же подевалась
статность, блеск в глазах и сильная поступь? Износил, ой как скоро износил
свою младость князь! Не таким он являлся с царскими грамотами на Дон
обуздовать казаков! Ушло времячко, истрачены силы!
Скрепя сердце поклонился атаман воеводе Болховскому, - не забылись
старые обиды. Важно кивнул в ответ воевода. Но радость была столь велика,
что все ликовали. Провожали воеводу до большой избы с песнями, пир дали.
Стрельцы побратимились с хозяевами: чары поднимали, ели с пути-дороги за
десятерых, обнимались и расхваливали сибирских удальцов.
В оживленной шумной беседе Ермак, прищурив глаза, говорил воеводе:
- Полночь уж. Назавтра поране сгружать вели струги. Гудит Иртыш,
льдом все перекарежит, а добро на дно унесет.
Болховской спокойно отозвался:
- Пусть отсыпаются; все, что было, при нас, а ладьи что ж, на берег
вытащить можно.
- А хлеб, а крупа, а соль?
- Не грузили мы запасов, да и к чему они тут! Сказывали, реки
изобильны рыбой, мясного - через край... Сибирь!
Лицо Ермака побагровело, но промолчал он.
Отгуляли встречу и невеселыми разошлись атаманы из-за столов. Каждый
думал сейчас горькую думу: "Как проживем зиму? Запасы оскудели, на своих
еле-еле хватило бы, а ноне еще триста ртов прибыло. Ух, беда!".
Воевода Семен Дмитриевич легко относился ко всему, успокаивал Ермака:
- Потерпи, обживутся стрельцы и татар прогонят!
Атаман укоризненно покачивал головой. Кто-кто, а он знал этот суровый
край и татарскую "жесточь"!
Мурза Карача оставил Кучума, - самому мерещилось быть ханом, - как
зверь рыскал по улусам, поднимать татар. Его рассыльщики, вооруженые
луками, мечами, беспрепятственно разъезжали по сибирским просторам. Они
проникли далеко на север, - подбивали на мятеж и остяцкого князьца Гугуя,
и пелымского Аблегирима, и князя Агая с братом Косялимом, и кодского князя
Алачу. Карачевы отряды появлялись по дорогам и убивали всякого, кто не
хотел идти с ними против русских.
Снега выпали глубокие - верблюду по ноздри. Пешему не пройти, конному
не проехать. Только на лыжах да на олешках можно пробежать. Скудные запасы
пришли к концу: сусеки в амбарушках опустели. Последнее делили честно.
Ермак сам приглядывал за всем, - отбивал напрочь воровские руки, сам ел
столько, сколько казаки. Крепился, хотя темные тени легли под глазами.
Из остатков ржаной муки делали болтушку. Князь Болховской безропотно
ед и тяжело вздыхал.
Рядом Иртыш, но близок локоть, да не укусишь. Вражьи наезды в темные
ночи не дают выйти на реку, а метели все сильнее и сильнее. Сколько
обмороженных принесли! Били ворон, зайцев - стрелой, сохраняя зелье, но и
ворон и зайцев скоро не стало.
Декабрь был на исходе, дни стали с воробьиный клюв: поздно светало и
рано темнело. В ночном мраке в небе играли сполохи. Умер от истощения
первый казак. Его уложили в тяжелый гроб, рубленный из лиственницы, и
молча провожали до могилы. Поп Савва отпел отходную. На душе у всех было
тяжко. Казак Ильин среди тишины громко спросил:
- Неужто так и будем умирать смиренно?
- Надо жить! - твердым, как камень, голосом отозвался Ермак и
решительно поднял голову. - Браты, не раз в бою мы одолевали смерть и
всякий раз гнали ее отвагой. А сейчас без бою ложиться в студеную землю не
гоже! Выжить должны мы! Шли сюда - казачье вершили дело, а достигли того,
что Русь стала за нами. Замахнулись на одно, а совершили иное. Подвиг! -
Он глубоко вздохнул и закончил властно: - Не гоже нам умирать! Нет смерти
нашему делу! Ильин! - позвал он казака: - Отбери самых сильных людей и
веди к вогуличам за рыбой. На Демьянке-реке держись, там Бояр - друг не
откажет в нужде...
Два десятка казаков на лыжах добрались к демьянским вогуличам. К
своему счастью, на реке они встретили охотника, который угрюмо поведал:
ушел князец Бояр от татарской беды, а в пауле засели лыжники Карачи и
подстерегают русских. Казаки не сразу ушли, дождались ночи и проверили
слух, - все оказалось верным. Так и вернулись они без рыбы. В пути мела
поземка, с гулом трещали льды на Иртыше, многие из казаков обморозились.
В Искере окончились все запасы; в закромах начисто вымели и съели
мучную пыль. Жалко и непривычно было - стали резать коней. Казаки ели
безропотно, а московские стрельцы наотрез отказались:
- Умрем, а махан жрать не будем! Не басурмане мы!
А на четвертый день и стрельцы поступились обычаем, стали есть пенную
кобылятину. Но и коней скоро всех прирезали, а голод не отступал. В январе
задули пронзительные холодные ветры, весь Искер замело глубокими
сугробами. Ночи пошли непроглядные и тревожные. Пылали яркие сполохи, и
стрельцы с суеверным страхом взирали на переливы красок в небе. Казалось,
что необъятное полотнище свисало с невидимого небесного свода, плавно
колебалось, развертывалось и переливалось всеми цветами радуги.
Голодные люди, с глубоко запавшими в глазницы мутными очами, с
трепетом смотрели в торжественно изукрашенное небо и считали сполохи за
дурное предвестие. Они еле передвигали опухшие ноги.
Ермак приказал забить собак:
- Нет привычной животины, и это корм.
Побили и съели собак. Воевода с отечным лицом сидел перед оконцем,
затянутым пузырем, и скучно жевал собачину. Зимний день нехотя и немощно
пробирался в окно. Семен Дмитриевич полез пальцами в рот и тронул зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264