Обычно видят
в диалектике лишь внешнее и отрицательное действие, не относящееся к самой
сути дела, вызываемое только тщеславием как некоторой субъективной страстью
колебать и разлагать прочное и истинное, или видят в ней по меньшей мере
действие, приводящее к ничто как к тому, что составляет тщету диалектически
рассматриваемого предмета.
Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его
заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному
представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип)
разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать
иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и
вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к
которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную
видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого
разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним
пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более
обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал
большое значение, - это объективность видимости и необходимость
противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда,
это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в
себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что
есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его
положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность,
их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной
жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны
диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что
разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как
бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.
В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в
постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении
положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для
еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если
эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных
представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в
абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться
познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно
было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в
отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям,
не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное
изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все
еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное
мышление; а ведь [обычная ] логика, которая стала популярной благодаря
психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой
цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного
целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в
диалектическом, в нем не обнаруживалась бы.
Что касается образования и отношения индивида к логике, то я в заключение
еще отмечу, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах или
имеет двоякого рода ценность. Она нечто одно для тех, кто только приступает
к ней и вообще к наукам, и нечто другое для тех, кто возвращается к ней от
них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах
и законах сухие абстракции, случайные правила и вообще множество
обособленных друг от друга определений, показывающих лишь ценность и
значение того, что заключается в их непосредственном смысле; сначала
познание не познает в них ничего кроме них. Напротив, кто владеет
каким-нибудь языком и в то же время знает и другие языки, которые он
сопоставляет с ним, только тот и может почувствовать дух и образованность
народа в грамматике его языка; эти же правила и формы имеют теперь для него
наполненную содержанием, живую ценность. Он в состоянии через грамматику
познать выражение духа вообще - логику. Точно так же тот, кто только
приступает к науке, находит сначала в логике изолированную систему
абстракций, ограничивающуюся самой собой, не захватывающую других знаний и
наук. В сопоставлении с богатством представления о мире (Weltvorstel-lung),
с реально выступающим содержанием других наук и в сравнении с обещанием
абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа
и мира, истину, эта наука в ее абстрактном виде, в бесцветной, холодной
простоте ее чистых определений кажется скорее исполняющей все что угодно,
только не это обещание, и противостоящей этому богатству как лишенная
содержания. При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только
ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием
определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют
собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое
оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое
скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в
крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения. Другие науки
отбросили в целом метод, придерживающийся строгих правил и дающий ряд
дефиниций, аксиом, теорем и их доказательств и т. д.; так называемая
естественная логика приобретает в них силу самостоятельно и обходится без
особого, направленного на само мышление познания. Кроме того, материал и
содержание этих наук, взятые сами по себе, остаются независимыми от
логического и они более привлекательны и для ощущения, чувства,
представления и всякого рода практических интересов.
Таким образом, логику приходится, конечно, первоначально изучать как
нечто такое, что мы, правда, понимаем и постигаем, но в чем мы не находим
сначала широты, глубины и более значительного смысла. Лишь на основе более
глубокого знания других наук логическое возвышается для субъективного духа
не только как абстрактно всеобщее, но и как всеобщее, охватывающее собой
также богатство особенного, подобно тому как одно и то же нравоучительное
изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет [для
него] той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного
житейским опытом зрелого мужа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304
в диалектике лишь внешнее и отрицательное действие, не относящееся к самой
сути дела, вызываемое только тщеславием как некоторой субъективной страстью
колебать и разлагать прочное и истинное, или видят в ней по меньшей мере
действие, приводящее к ничто как к тому, что составляет тщету диалектически
рассматриваемого предмета.
Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его
заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному
представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип)
разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать
иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и
вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к
которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную
видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого
разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним
пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более
обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал
большое значение, - это объективность видимости и необходимость
противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда,
это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в
себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что
есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его
положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность,
их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной
жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны
диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что
разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как
бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.
В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в
постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении
положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для
еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если
эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных
представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в
абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться
познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно
было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в
отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям,
не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное
изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все
еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное
мышление; а ведь [обычная ] логика, которая стала популярной благодаря
психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой
цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного
целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в
диалектическом, в нем не обнаруживалась бы.
Что касается образования и отношения индивида к логике, то я в заключение
еще отмечу, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах или
имеет двоякого рода ценность. Она нечто одно для тех, кто только приступает
к ней и вообще к наукам, и нечто другое для тех, кто возвращается к ней от
них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах
и законах сухие абстракции, случайные правила и вообще множество
обособленных друг от друга определений, показывающих лишь ценность и
значение того, что заключается в их непосредственном смысле; сначала
познание не познает в них ничего кроме них. Напротив, кто владеет
каким-нибудь языком и в то же время знает и другие языки, которые он
сопоставляет с ним, только тот и может почувствовать дух и образованность
народа в грамматике его языка; эти же правила и формы имеют теперь для него
наполненную содержанием, живую ценность. Он в состоянии через грамматику
познать выражение духа вообще - логику. Точно так же тот, кто только
приступает к науке, находит сначала в логике изолированную систему
абстракций, ограничивающуюся самой собой, не захватывающую других знаний и
наук. В сопоставлении с богатством представления о мире (Weltvorstel-lung),
с реально выступающим содержанием других наук и в сравнении с обещанием
абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа
и мира, истину, эта наука в ее абстрактном виде, в бесцветной, холодной
простоте ее чистых определений кажется скорее исполняющей все что угодно,
только не это обещание, и противостоящей этому богатству как лишенная
содержания. При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только
ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием
определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют
собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое
оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое
скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в
крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения. Другие науки
отбросили в целом метод, придерживающийся строгих правил и дающий ряд
дефиниций, аксиом, теорем и их доказательств и т. д.; так называемая
естественная логика приобретает в них силу самостоятельно и обходится без
особого, направленного на само мышление познания. Кроме того, материал и
содержание этих наук, взятые сами по себе, остаются независимыми от
логического и они более привлекательны и для ощущения, чувства,
представления и всякого рода практических интересов.
Таким образом, логику приходится, конечно, первоначально изучать как
нечто такое, что мы, правда, понимаем и постигаем, но в чем мы не находим
сначала широты, глубины и более значительного смысла. Лишь на основе более
глубокого знания других наук логическое возвышается для субъективного духа
не только как абстрактно всеобщее, но и как всеобщее, охватывающее собой
также богатство особенного, подобно тому как одно и то же нравоучительное
изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет [для
него] той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного
житейским опытом зрелого мужа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304