Это
все оригиналы, которые не так-то легко вывезти за границу.
- Значит, пользы от них никакой?
- Я бы не сказал, Уотсон. Во всяком случае, по ним мы
можем проверить, что известно и что неизвестно немецкой
разведке. Надо заметить, что многие из этих документов шли
через мои руки и, разумеется, решительно ничего не стоят. Мне
будет отрадно наблюдать на склоне лет, как немецкий крейсер
войдет в пролив Солент, руководствуясь схемой заминирования,
составленной мною. Ну-ка, Уотсон, дайте на себя взглянуть. -
Холмс отложил работу и взял друга за плечи. - Я вас еще не
видел при свете. Ну, как обошлось с вами протекшее время?
По-моему, вы все такой же жизнерадостный юнец, каким были
всегда.
- Сейчас я чувствую себя на двадцать лет моложе, Холмс.
Вы не можете себе представить, до чего я обрадовался, когда
получил вашу телеграмму с предложением приехать за вами на
машине к Харидж. И вы, Холмс, изменились очень мало. Вот только
эта ужасная бородка...
- Родина требует жертв, Уотсон, - сказал Холмс, дернув
себя за жидкий клок волос под подбородком. - Завтра это станет
лишь тяжким воспоминанием. Остригу бороду, произведу еще
кое-какие перемены во внешности и завтра снова стану самим
собой у себя в "Кларидже", каким был до этого американского
номера; прошу прощения, Уотсон, я, кажется, совсем разучился
говорить по-английски. Я хочу сказать, каким был до того, как
мне пришлось выступать в роли американца.
- Но ведь вы удалились от дел, Холмс. До нас доходили
слухи, что вы живете жизнью отшельника среди ваших пчел и книг
на маленькой ферме в Суссексе.
- Совершенно верно, Уотсон. И вот плоды моих досугов,
magnun opus6 этих последних лет. - Он взял со стола книжку и
прочел вслух весь заголовок: "Практическое руководство по
разведению пчел, а также некоторые наблюдения над отделением
пчелиной матки". Я это совершил один7. Взирайте на плоды ночных
раздумий дней, наполненных трудами, когда я выслеживал
трудолюбивых пчелок точно так, как когда-то в Лондоне
выслеживал преступников.
- Но как случилось, что вы снова взялись за работу?
- Я и сам не знаю. Видите ли, министра иностранных дел я
бы еще выдержал, но когда сам премьер-министр соблаговолил
посетить мой смиренный кров... Дело в том, Уотсон, что этот
джентльмен, лежащий на диване, - тот орешек, который оказался
не по зубам нашей контрразведке. В своем роде это первоклассный
специалист. У нас что-то все не ладилось, и никто не мог
понять, в чем дело. Кое-кого подозревали, вылавливали агентов,
но было ясно, что их тайно направляет какая-то сильная рука.
Было совершенно необходимо ее обнаружить. На меня оказали
сильное давление, настаивали, чтобы я занялся этим делом. Я
потратил на него два года, Уотсон, и не могу сказать, что они
не принесли мне приятного волнения. Сперва я отправился в
Чикаго, прошел школу в тайном ирландском обществе в Буффало,
причинил немало беспокойства констеблям в Скибберине8 и в конце
концов обратил на себя внимание одного из самых мелких агентов
фон Борка, и тот рекомендовал меня своему шефу как подходящего
человека. Как видите, работа проделана сложная. И вот я почтен
доверием фон Борка, несмотря на то, что большинство его планов
почему-то проваливалось и пятеро его лучших агентов угодили в
тюрьму. Я следил за ними и снимал их, как только они
дозревали... Ну, сэр, надеюсь, вы чувствуете себя не так уж
плохо?
Последнее замечание было адресовано самому фон Борку,
который сперва долго ловил воздух ртом, задыхался и часто
мигал, но теперь лежал неподвижно и слушал то, что рассказывал
Холмс.
Вдруг его лицо исказилось яростью, и тут полился целый
поток немецких ругательств. Пока пленник бранился, Холмс
продолжал быстро и деловито просматривать документы.
- Немецкий язык, хотя и лишенный музыкальности, самый
выразительный из всех языков, - заметил Холмс, когда фон Борк
умолк, очевидно, выдохшись. - Эге, кажется, еще одна птичка
попадает в клетку! - воскликнул он, внимательно вглядевшись в
кальку какого-то чертежа. - Я давно держу этого казначея на
примете, но все же не думал, что он до такой степени негодяй.
Мистер фон Борк, нам придется ответить за очень многое.
Пленник с трудом приподнялся и смотрел на своего врага со
странной смесью изумления и ненависти.
- Я с вами сквитаюсь, Олтемонт, - проговорил он
медленно, отчеканивая слова. - Пусть на это уйдет вся моя
жизнь, но я с вами сквитаюсь.
- Милая старая песенка, - сказал Холмс. - Сколько раз
слышал я ее в былые годы! Любимый мотив блаженной памяти
профессора Мориарти. И полковник Себастьян Моран, как известно,
тоже любил ее напевать. А я вот жив по сей день и развожу пчел
в Суссексе.
- Будь ты проклят, дважды изменник! - крикнул немец,
делая усилия освободиться от ремней и испепеляя Холмса
ненавидящим взглядом.
- Нет-нет, дело обстоит не так ужасно, - улыбнулся
Холмс. - Как вам доказывает моя речь, мистер Олтемонт из
Чикаго - это, по существу, миф. Я использовал его, и он исчез.
- Тогда кто же вы?
- В общем, это несущественно, но если вы уж так
интересуетесь, мистер фон Борк, могу сказать, что я не впервые
встречаюсь с членами вашей семьи. В прошлом я распутал немало
дел в Германии, и мое имя, возможно, вам небезызвестно.
- Хотел бы я его узнать, - сказал пруссак угрюмо.
- Это я способствовал тому, чтобы распался союз между
Ирэн Адлер и покойным королем Богемии, когда ваш кузен Генрих
был посланником. Это я спас графа фон Графенштейна, старшего
брата вашей матери, когда ему грозила смерть от руки нигилиста
Копмана. Это я...
Фон Борк привстал, изумленный.
- Есть только один человек, который...
- Именно, - сказал Холмс.
Фон Борк застонал и снова упал на диван.
-- И почти вся информация шла от вас! - воскликнул он.
- Чего же она стоит? Что я наделал! Я уничтожен, моя карьера
погибла без возврата!
- Материал у вас, конечно, не совсем надежный, - сказал
Холмс. - Он требует проверки, но времени у вас на то мало. Ваш
адмирал обнаружит, что новые пушки крупнее, а крейсеры ходят,
пожалуй, несколько быстрей, чем он ожидал.
В отчаянии фон Борк вцепился в собственное горло.
- В свое время обнаружится, несомненно, и еще много
неточностей, - продолжал Холмс. - Но у вас есть одно
качество, редкое среди немцев: вы спортсмен. Вы не будете на
меня в претензии, когда поймете, что, одурачив столько народу,
вы оказались наконец одурачены сами. Вы старались на благо
своей страны, а я - на благо своей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359